Александр Титель, худрук оперной труппы Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, был приглашен в Ташкент поставить в театре своего детства — ГАБТе имени Алишера Навои — «Бал-маскарад» Верди. Премьера прошла с большим успехом. Обозреватель «РГ» попросил режиссера рассказать об этой новой встрече через десятилетия и о том, каким он видит современный оперный театр.

Предоставлено Государственным Академическим Большим театром имени Алишера Навои (Ташкент)
У вас прошла премьера в Ташкенте — «Бал-маскарад» в Большом театре имени Алишера Навои. Это ведь театр вашего детства…

Александр Титель: Если меня в этот театр привести с закрытыми глазами, я его узнаю по запаху: все детство там прошло! Первый театр в моей жизни. И первый спектакль — «Доктор Айболит». Меня по знакомству посадили в оркестре. Но кончилось это плохо: когда какие-то Бармалеи окружили спящего доктора, я завопил и убежал. У меня мама доктор, и человек в белом халате — это святое.

Это сколько же вам было лет?

Александр Титель: Лет пять. Но позже я стал завсегдатаем. У нас в музшколе-десятилетке при Консерватории был детский хор, он участвовал в спектаклях, и я с ребятами бегал по раскаленной площади Севильи в «Кармен», распевая тексты, дикость которых оценил много позднее. Но тогда мне все это ужасно нравилось. Меня стали занимать в детском мимансе: в «Русалке» свечку носил, участвовал в триумфальном возвращении египетского войска после победы над эфиопами. Я и друзей приохотил: можно и спектакли смотреть, и рубль заработать. Чтобы выйти в толпе эфиопов в «Аиде», нужно было мазаться морилкой, и мы, в отличие от хора, мазались с восторгом. Правда, однажды я набрался наглости и сказал режиссеру: «Вам не кажется, что такое жалкое эфиопское войско из восьмиклассников умаляет победу египтян?».

Там был очень строгий пожарник. Я все спектакли за кулисами торчал — меня прятали к суфлерскую будку или в ложу к осветителям, а он меня отовсюду извлекал. Однажды извлек и отвел в святая святых — в кабинет директора театра Мухтара Ашрафи. А он был наше все — не только директор театра, но и ректор консерватории, и композитор, автор опер «Дилором» и «Сердце поэта». И он очень уважал моего папу — скрипача. Папа выступал с концертами в Филармонии, преподавал в консерватории, записывался на радио. Но перед каждой поездкой театра в Москву Мухтар Ашрафович просил: «Борис Александрович, сядьте в оркестр» — отец не мог ему отказать. Так что, когда директор узнал, что я его сын, он меня не выгнал, а напоил чаем.

А когда вы с ним расстались, с этим театром?

Александр Титель: Уже большим мальчиком. Я пошел в физико-математическую школу. Это же было время физиков и лириков, меня это жутко увлекало. Потом окончил Политехнический, работал, появились другие интересы. Пока не пришло ощущение, что я, может, что-то перепутал — меня снова стал тянуть театр. А когда позади осталось счастливое время в Свердловском оперном, и я уже руководил оперной труппой в МАМТе, я в Ташкент приехал снова, тогда и возникла идея что-то там поставить. Предложили «Тамерлана» Генделя. А я, хоть и приучаю публику слушать барокко, не рискнул бы взять эту оперу в репертуар. Есть ли такие навыки у публики в Ташкенте, будет она это слушать? Пока все это обсуждали, сменился директор. Сейчас театром руководит Рамиз Усманов, очень яркий тенор, хорошо известный в России, в свое время выиграл «Большую оперу». Мы встретились на конкурсе «Нано-опера» в «Геликоне», и он предложил поставить у них «Бал-маскарад».

Работа шла долго — почему?

Александр Титель: Да, общем, не так уж долго — от представления макета и эскизов до премьеры прошло 11 месяцев. Параллельно там и балеты выходили. Театр давно не изготовлял столь масштабную сценографию, и это потребовало времени. И костюмы — тщательный подбор тканей, строгое соблюдение стиля (я позвал на постановку сценографа Виктора Шилькрота, художником по костюмам была Ольга Поликарпова). Понимаете, мне хотелось поставить спектакль в театре моего детства, в городе, который нежно люблю, которому многим обязан — ведь Ташкент, Узбекистан в войну приютили сотни тысяч эвакуированных со всего СССР. Да и сам театр — красавец, построен по проекту Щусева с использованием национальных традиций — резьба по ганчу, роспись на стенах.

Судя по костюмам, время действия перенесено из XVIII века в XX — с какой целью? В чем художественная логика?

Александр Титель: А вспомним историю этой оперы — там много трансформаций. Верди писал про убийство шведского короля Густава III, но эту тему тут же запретили. После многих вариантов действие переехало в Америку, герой стал губернатором Бостона. Вначале мы с художниками думали о времени Верди, об эпохе Гарибальди, но это потребовало бы неимоверных затрат денег и времени, очень высокой квалификации пошивочных цехов. А потом нас увлекло время Джона Кеннеди — 60-е годы прошлого века.

Но ведь итальянская опера ассоциируется с зрелищем костюмным, живописным — меня современные костюмы в Верди или Россини приводят в уныние. Все-таки сама музыка ставит действо на некие котурны.

Александр Титель: Еще в прошлом веке сложился канон оперной одежды. Художники ориентировались не столько на подлинную моду эпохи, сколько на оперу как отдельную страну, где даже любовь другая — оперная. Там надо ручки целовать, прижимать ладошки к сердцу. А воспроизвести подлинную эпоху — как это сделано, допустим, в фильме Висконти «Леопард», — там невозможно. Во многих театрах эта культура утеряна — нужны умелые швеи, дорогие ткани… А что до котурн, то их, мне представляется, создают не костюмы, а дистанция во времени между «сейчас» и «тогда». Время Кеннеди — уже История, и уже на котурнах. Вспомните: карибский кризис, убийства Джона и Роберта Кеннеди, снятие Хрущева.

Как это приняла публика? Ведь она в опере ждет зрелища.

Александр Титель: С восторгом. Билеты распроданы за два дня. И в театре люди постепенно поверили, что это возможно, и все очень старались. В труппе немало хороших молодых певцов, они с энтузиазмом приняли поставленные задачи, а это главное. Когда артисты хотят сделать нечто такое, чего еще не было, — с ними можно горы свернуть.

До строительства театра в Ташкенте была оперная культура?

Александр Титель: Не знаю. Были национальный и русский театры драмы, театр музыкальной комедии, консерватория. Потом сыграли огромную роль эвакуированные туда в войну художники, поэты, музыканты, Ленинградская консерватория. Появились прекрасные педагоги открылись хореографическое училище, школа-десятилетка при Консерватории, несколько музыкальных училищ… Сейчас Ташкент — трехмиллионный красавец-город с десятком театров и массой вузов.

Вы один из тех, кто принес в наш оперный театр активную режиссуру. Вам не кажется, что теперь режиссерская опера вступила в пору кризиса: люди устали от кунштюков, уводящих музыку на второй план? И хочется просто слушать, не отвлекаясь на режиссерские ребусы.

Александр Титель: Каждый процесс имеет своих апологетов, последователей в третьем, пятом, девятом поколении. И чем дальше — тем жиже. Но задачи режиссера все те же: добыть из совокупности музыки и слова жизнь человеческого духа. Достать невидимые миру слезы, пронзительный удар правды, почувствовать укол совести… Это моя задача. Дальше — средства. И вот если задача и средства меняются местами — возникает то, о чем вы говорите: искусственные, нарочитые предлагаемые обстоятельства, далекие от музыки персонажи и действие. Нережиссерской оперы в театре быть не может — ее все равно кто-то ставит. Речь о создании сценического действа, во всех компонентах продиктованного музыкой. Рожденного из этих нот, аккордов, пауз, тишины… Артисты в Ташкенте с такой радостью на это накинулись, стали заполнять лакуны своего незнания — ведь этому, к сожалению, не учат. Даже в России плохо учат, а там — тем более.

Как ваш театр — я имею в виду МАМТ — участвует в программе «Театр в кино»?

Александр Титель: Были встречи на канале «Культура», говорили о показе записей оперных спектаклей в кинотеатрах — как это делают в США и в Европе. В стране много мест, где нет театра, а любители оперы — есть. Результат — уже снят фильм «Геликона» «Пиковая дама», в январе должен появиться наш «Севильский цирюльник». Мне это начинание кажется очень перспективным. Но очень важно качество записи, особенно звука, в этом деле мы уступаем зарубежным съемкам — тому, что дают каналы Medici или OperaVision. В год пандемии, когда театры были закрыты, они повысили свою активность и просили у нас записи — мы им дали «Пиковую даму», «Войну и мир», «Медею», «Любовь к трем апельсинам». «Война и мир» и «Пиковая дама» набрали примерно по 30 тысяч просмотров — это как если бы мы дали в Европе по 30 спектаклей в тысячном зале.

Традиционный вопрос: чего ждать в предстоящих сезонах?

Александр Титель: Восстановиться после пандемии такому гигантскому организму, как оперный театр, непросто, и в прошлом сезоне у нас был один большой проект — «Норма» с Хиблой Герзмава, поставленная Адольфом Шапиро с Кристианом Кнаппом за пультом. Зато в этом сезоне — три премьеры: вышла «Царская невеста», в марте Евгений Писарев с Феликсом Коробовым выпустят «Не только любовь» Щедрина, а в июне мы с Тимуром Зангиевым — «Русалку» Даргомыжского. Так что это у нас сезон русской оперы.

А дальше?

Александр Титель: В 2026 году исполнится сто лет, как наш театр въехал в этот дом на Большой Дмитровке, 17. Тогда оперная студия Станиславского и Музыкальный театр Немировича-Данченко объединились в этом здании, играли поочередно через день. Этап важный, и сформирован план на три года. Огласить его не могу — предстоит обсуждение с коллегами. Реалистичность планов зависит от многих факторов. Например, все труднее заполучить на постановку зарубежных артистов, а иногда это необходимо — чтобы роль исполнял носитель именно этой культуры. Но возможно, в нашей следующей беседе я смогу рассказать об этих проектах подробнее.