В январском номере журнала «Юность» за 1985 год напечатали наполненную «ветром перемен» повесть Юрия Полякова о пьяном погроме в «штабе» вымышленного Краснопролетарского райкома комсомола, который устроили — как потом выяснилось — не принятые в этот самый комсомол, а оттого свернувшие на «кривую дорожку» юные советские граждане.

Спустя сорок лет избалованному практически полной книжной свободой читателю «ЧП районного масштаба» может показаться не такой уж революционной вещью, но тогда она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Особенно мощной, если учесть трехмиллионный тираж самого популярного молодежного литературного журнала. Юбилей первой публикации мы не могли пропустить по ряду причин, но самая главная, пожалуй, то обстоятельство, что история «ЧП…» начиналась на страницах «Московского комсомольца».

— Юрий Михайлович, ваша повесть написана еще при Брежневе, но в печати смогла появиться лишь в годы перестройки. Использовали ли те, кто разрешил публикацию, «ЧП…» как «динамит», заложенный под фундамент советской власти? И понимали ли вы сами, что она — динамит, были ли частью общества, желавшей демонтажа компартии?

— Да, «ЧП районного масштаба» была написана при Брежневе, в 1981-м, но опубликована в «Юности» до перестройки, в январе 1985-го, при Черненко. Андрей Дементьев хотел опубликовать ее сразу же, как я принес в редакцию, но не разрешил «главлит», и она лежала в портфеле как «непроходняк», периодически ее заверстывали в очередной номер, но каждый раз сверху приходил вердикт цензуры: «Нет!».

Тогда существовала технология постепенного «пробивания» трудных текстов, заключалась она в том, чтобы сначала опубликовать куски в периодике, легализовать. Но газеты побаивались брать главы из запретной повести. Прорыв произошел, когда Павел Гусев в 1983-м стал главным редактором «МК» и поставил в номер главу «Собрание на майонезном заводе». Она вышла в свет, за что новый главред получил свой первый выговор.

Однако в 1984-м было принято постановление ЦК КПСС о совершенствовании работы комсомола, где на сухом языке партийного документа говорилось ровно то же, что и в моем сатирическом сочинении.

Дементьеву позвонили с самого верха и пожурили за то, что он «маринует» острый своевременный текст. «Да вы же сами запрещали…» — взорвался он. «Мы? Вы нас с кем-то путаете…» Повесть мгновенно вышла в свет, и я проснулся знаменитым.

«Динамит» под советскую власть никто закладывать не собирался за исключением горстки диссидентов, людей нездоровых психически или одержимых манией величия, как Солженицын. А демонтаж компартии могла в тех условиях совершить только сама компартия, что и произошло позже. Я же был советским писателем и критику недостатков общества средствами литературы понимал как способ улучшения жизни, а не разрушения до основанья, а затем… Что случилось «затем», мы теперь знаем. Сейчас такая позиция может вызвать снисходительную улыбку. Что ж… Утешает, что Гоголь, Салтыков-Щедрин, Чехов, Ильф с Петровым думали точно так же, как и я, тогдашний…

— Я перечитал свежим взглядом и — наверное, плохо чувствуя советскую эпоху — не понимаю, почему журнальная версия была такой «крамолой». Неужели даже на таком уровне критиковать комсомол было нельзя? И я пытаюсь понять, существовала ли некая полная версия? Вас что-то заставили убрать из повести, «подчистить» текст? Публиковали ли вы в собраниях сочинений вариант, отличный от журнального варианта?

— У каждого времени свои табу. Сатира на партийный (а значит, и комсомольский аппарат) была табуирована. Последней до меня попыткой такой сатиры был остро критический игровой фильм «Закон жизни», снятый перед войной после падения генсека ВЛКСМ Косарева. Но ленту положили на полку и впервые показали только в 1987 году.

Можно было писать про отдельные недостатки власти и по возможности со скорбным сочувствием. Смеяться, иронизировать — нет. И хотя нигде такой запрет прописан не был, все понимали ситуацию и следовали канону. С высоты сегодняшнего дня это кажется забавным. Но ведь вы прекрасно знаете, что и сейчас есть темы, за прикосновение к которым можно вылететь с работы. Приведу один пример. Когда я был редактором «Литературной газеты», то поставил в номер эпиграмму на Грефа. И что вы думаете? Владелец газеты, узнав, пустил весь тираж под нож, и выпуск печатали заново. Было это сравнительно недавно.Готовя повесть к публикации, из нее убрали разные сатирические колкости, я их потом восстановил. Мой герой Шумилин был в разводе, но мне дали «добро» только на семейный конфликт при сохранении брака. Первоначально вещь называлась просто «Райком». «Не надо обобщений!» — сказали мне, и появилось «ЧП районного масштаба». В последующих переизданиях, в том числе в 15-томнике, выходящем в настоящее время, печатается первоначальный вариант, хотя какие-то разумные редакторские правки и сокращения я оставил в неприкосновенности. Серьезных сокращений, кстати, не было, я всегда старался писать так плотно, что даже изъятие двух-трех абзацев приводило к прорехе в сюжете. Не нравилась ирония в отношении людей власти, но она пронизывала весь текст, и редактуре пришлось смириться… Покойный Василий Аксенов, подвизавшийся тогда на «Голосе Америки» (организация включена в реестр СМИ-иноагентов. — И.В.), нахваливал «развязность» автора, не испытывающего пиетет перед советскими святынями. Хорошо это? Не уверен…

— Я был приятно удивлен, что «Комсомольская правда» в произведении упомянута один раз, а «Московский комсомолец» — шесть. Наша газета действительно была центром, вокруг которого вращался столичный мир?

— События происходят в Москве, а в советские времена «МК» был рисковым столичным изданием, которому разрешалось больше, чем центральной молодежной прессе. «Комсомолку» контролировали жестче, да и тираж у нее был на порядок выше.

Кстати, именно в «КП» появилась разгромная статья члена редколлегии Виктора Липатова «Человек со стороны», разнесшая «ЧП…» в пух и прах. Мне (а я был автором «КП») объяснили: таково указание ЦК ВЛКСМ — я же задел корпоративную честь.

Однако я думаю, то была инициатива самого Липатова (не путать с талантливым Вилем Липатовым, автором «Деревенского детектива»), опубликовавшего за несколько лет до меня повесть о райкоме комсомола, напоминавшую по консистенции смесь патоки и вазелина. Кстати, он, Липатов, став заместителем главного редактора и «подсидев» Дементьева, «воровским манером» захватил журнал «Юность» в 1992 году… Меня сразу там печатать перестали, несмотря на то что я был одним из самых популярных авторов.

Но «МК», доложу вам, тоже принял участие в резкой товарищеской критике моей повести. Прошел «круглый стол» первых секретарей московских райкомов ВЛКСМ, где меня пронесли по кочкам, и стенограмма печаталась в «Комсомольце». Павел Гусев показал мне верстку, мол, ничего не поделаешь. И я предложил назвать материал, вытащив фразу из выступления одного из критиковавших начальников, — «Весьма странный ракурс…». Понимай как хочешь. Так и сделали. Но через год, в 1986-м, я за критику ВЛКСМ получил премию Ленинского комсомола, и все стало на свои места. Вскоре меня пригласили выступить перед комсомольцами центрального аппарата КГБ. Советскому Союзу оставалось жить без малого пять лет…

— Юрий Михайлович, снятый спустя несколько лет одноименный фильм режиссера Сергея Снежкина капитально отличается от повести — добавлены сцены соитий и даже оргия разнузданных комсомольских вожаков. Возник сюжетный поворот с кражей знамени и, наконец, место действия перенесено в Ленинград. Могу предположить, что что-то из отличий было уже на стадии написания повести, но вы отказались от них из-за цензуры/самоцензуры.
— Начнем с того, что у меня и Сергея Снежкина было совершенно разное отношение к ВЛКСМ. Я считал, что комсомол — нужная, но требующая обновления и оздоровления организация. Снежкин, никогда не состоявший в ВЛКСМ, считал в ту пору (это 1986–1987 годы), что «комса» вообще не имеет права на существование, ее надо разогнать. В сущности, лента «ЧП районного масштаба», снятая на «Ленфильме» (отсюда и Ленинград), — это первая антисоветская картина, сработанная в СССР.

Именно благодаря этому она, выйдя на экраны, произвела эффект разорвавшейся бомбы, в некоторых городах людей, желающих попасть на сеанс, было столько, что вызывали конную милицию.

Но именно поэтому фильм сегодня смотреть трудно. Злой талант недолговечен. Любые «антиизмы» быстро устаревают. На этапе киносценария (он следует за первым, литературным сценарием, который я писал в соавторстве с П.Корякиным) Снежкин стал настойчиво обострять и «чернить» сюжет. Если заворг, то мерзавец, если первый секретарь райкома партии, то похож на Геринга. Скажу больше: я люблю актера Игоря Бочкина, но, поверьте, аппаратчик с таким лицом, как у него, не мог возглавить РК ВЛКСМ. Это публичная, трибунная должность, а у героев Бочкина всегда подозреваешь в кармане кастет. Я пытался возражать Снежкину, но кино — искусство режиссерское. Это бессмысленно. Я мог последовать примеру Владимира Богомолова, написать заявление, что экранизация искажает мою авторскую позицию, и запретить показ картины. Таково было авторское право при советской власти. Но мне это, честно говоря, даже в голову не приходило. К тому же гласность вступила в свой разрушительный период, истовый антисоветизм входил в моду, за него вскоре стали платить и награждать…