Книга историка из Владимира Михаила Бирюкова «Мстёрский ковчег», выпущенная музеем современного искусства «Гараж», — это повествование о том, как в старинном центре иконописи сошлись такие «ангелы революции», как Надежда Крупская и Анатолий Луначарский, художники Ольга Розанова и Александр Родченко, искусствовед Николай Пунин, будущий директор Суриковского института Федор Модоров, лефовцы и петроградская богема, сельчане и беспризорники. История уникальная. «РГ» обратилась за подробностями к автору.

Что такое «мстёрский ковчег» изначально? У вас в книге неоднократно встречается определение «владимирские богомазы». Это те, кто в промышленном масштабе поставлял на рынок иконы? Реставраторы кремлевских соборов? Мстёрские спецы из первого набора реставрационной мастерской Грабаря?

Михаил Бирюков: За книжным образом «Мстёрского ковчега» скрывается сложносочинённая структура художественного образования, возникшая в Мстёре в гражданскую войну. Когда со второй половины XIX века из числа богатых старообрядцев стал складывался круг коллекционеров, именно владимирские, точнее, мстёрские богомазы обслуживали их интерес.

Поначалу икона привлекала этих собирателей в качестве сакрального предмета, сохранившего свою святость. Только позже она стала восприниматься как явление искусства. Коллекционеры нуждались в оценке предметов, которые они присмотрели для покупки, в реставрации — и мстеряне-старинщики на этом специализировались. Занятие, что называется, на грани. Нередко реставрация оборачивалась подделкой. Члены этой мстёрской корпорации могли подделать икону в любом стиле.

Павел Басинский — о книге Валентина Курбатова «Среди художников»
Михаил Бирюков: Да-да, действительно, бизнес прежде всего, но в этом было и редкое мастерство. Они сами порой удивлялись плодам своих усилий. Эти мстёрские мужики работали в Москве у земляков, у того же Гурьянова, например, первым расчищавшего «Троицу» Рублева. Обычно в их задачу входило восстановление на раритетных иконах утраченных мест. А было так: сажали мастера в отдельную комнату, запирали там, иногда, на несколько дней, и потом он являл чудо.

Очень похоже на историю про то, как расписывал Сикстинскую капеллу Леонардо да Винчи — выгнать подмастерьев и запереться.

Михаил Бирюков: Да, и здесь абсолютно средневековые ухватки такие. Старинщики очень гордились, что их же коллеги не могли отличить подлинный слой от написанного заново. И как раз Федор Модоров, с которого начинается революционная история мстёрского ковчега, тоже работал и у Гурьянова, и у других именитых иконописцев — выходцев из Мстёры.

Рядом находятся Палех с его еще более старыми традициями иконописи, Холуй. Почему именно Мстёра стала тем самым местом?

Михаил Бирюков: Так звёзды сошлись, а точнее — художники: Модоров встретился в Наркомпросе с Ольгой Розановой, а она родом из Владимирской губернии, и Александром Родченко, которые в отделе ИЗО занимались организацией революционных форм художественного образования в старых центрах кустарных промыслов. С Модоровым им повезло. К нему подходит, без всякой усмешки, современное выражение «эффективный менеджер». Очень деятельный и амбициозный был человек.

Как история Мстёры, оставшейся без заказов и рынка сбыта, в итоге переросла в историю художественной коммуны?

Стали известны 10 самых продаваемых книг в жанре хоррор — в списке Стивен Кинг и «Красная шапочка»
Михаил Бирюков: Основная мысль Модорова поначалу была — готовить кадры реставраторов для только что возникшей комиссии Грабаря. Они появились в одно время — мстёрские Свободные художественные мастерские и комиссия, которая занималась сохранением и реставрацией художественного наследия. Государство на первых порах выделяло на эту работу большие деньги. Представьте: восемнадцатый год, голод, гражданская война — а отдел ИЗО озабочен созданием в Мстёре и в других местах художественно-промышленных мастерских. Луначарский сулит им блестящие экспортные перспективы. Модоров сам увлёкся нарисованным образом будущего и увлёк за собой своих земляков. А их удел был незавидным: Бог отменён, торговля иконами запрещена. Благодаря его неуёмной энергии начинание набрало просто реактивный ход. Луначарский с Крупской, оценив эту исключительную на общем фоне историю, решили превратить мастерские в экспериментальное учебное заведение в форме художественной коммуны для одарённых детей.

То, что туда стали направлять беспризорников с самыми аховыми биографиями, — должно было решать задачу воспитания нового человека. А при чем тут художественная составляющая?

Михаил Бирюков: Нет-нет, социальная роль коммуны развивалась параллельно художественному воспитанию с самого начала, это тоже был один из приоритетов. Причём воспитание практиковали не декларативно, а при помощи университетского профессора-психолога. Что касается ребят с московского Смоленского рынка, то это была авантюра Наркомпроса, его давление — примите и попробуйте что-то сделать. В итоге беспризорники устроили грандиозный пожар, уничтоживший почти все материальное богатство коммуны, включая по фабричному оснащённые мастерские и клуб с огромной библиотекой и театром. Тем не менее мстёрская история продлилась до 1929 года — и оказалась совсем небесполезной…

На титуле вашей книги написано — «Из истории художественной жизни 1920-х годов». Все-таки, ваш труд — историческое исследование или своего рода искусствоведческий путеводитель по Мстёре?

Михаил Бирюков: Я писал не об истории и не об искусстве — меня интересовал срез жизни, которую я как демиург воссоздаю. Она переполнена, даже льется через край, но разве это плохо? Может быть, поэтому, кстати, «Гараж», издав книгу, заинтересовался Мстёрой и хочет привлечь к ней внимание. Помощь этому месту, сохраняющему историческую подлинность, очень нужна.