Василий Немирович-Данченко, старший брат режиссера Художественного театра, снискал славу короля фронтовых репортеров

Василий Немирович-Данченко, старший брат режиссера Художественного театра, снискал славу короля фронтовых репортеров

Василий Немирович-Данченко, старший брат знаменитого режиссера, сегодня почти забыт. А когда-то он был знаменитым писателем, которого читали Толстой и Тургенев, Карл Маркс и Александр II, — а заодно и виднейшим военным корреспондентом своей эпохи.
Военный корреспондент «Русского слова» Василий Немирович-Данченко. Журнал «Искры» N 40, 1912 год.Военный корреспондент «Русского слова» Василий Немирович-Данченко. Журнал «Искры» N 40, 1912 год. Военный корреспондент «Русского слова» Василий Немирович-Данченко. Журнал «Искры» N 40, 1912 год.
Первая война, награда, пуля

Родился Василий в 1844 году в Тифлисе. Его отец, потомок запорожских казаков, воевал с горцами вместе со своим полком. А десятилетнего сына отправил в Москву, в Александровский кадетский корпус, но строгая дисциплина пришлась юноше не по вкусу. Его страстью стала литература — перечитав все дозволенные ученикам книги корпусной библиотеки, он стал писать сам, да так успешно, что педагоги не верили в его авторство.

Когда Василию исполнилось семнадцать, в семье случилась трагедия — отец, отставной подполковник, угорел в бане. И теперь никто не мог помешать сыну перед самым выпуском бросить корпус, «не в силах выносить более его атмосферу», и поступить в университет. Доля Василия в наследстве быстро растаяла, он стал публиковать в журналах стихи и заметки. Когда их не печатали, закладывал вещи. Позже вспоминал: «Лучше, чем в редакции, я знал дорогу к ростовщикам. Впрочем, не забывали эту дорогу и те, кто был постарше меня: Глеб Успенский, Мамин-Сибиряк, Помяловский».

Окончив университет, Василий устроился в банк, но в 1868 году был арестован, а в конце 1869-го судим «за растрату вверенного ему имущества», лишен дворянского достоинства и сослан в Архангельск. Этот факт он потом тщательно скрывал, утверждая, что просто захотел попутешествовать. На Севере он, действительно, много ездил, изучая быт и нравы местных жителей. Его статьи с интересными (иногда выдуманными) этнографическими подробностями охотно печатали в столичной прессе; цикл о поездке на Соловки в «Вестнике Европы» сам Тургенев назвал «отличной вещью». Василий стал советником губернатора, был принят в Русское географическое общество, женился на дочери местного чиновника…

В феврале 1874 года Немирович-Данченко освободился из ссылки, а два года спустя впервые отправился на войну — вместе с генералом Михаилом Черняевым вчерашний ссыльный дрался за свободу Сербии, получив солдатский Георгиевский крест и турецкую пулю в ногу.

«А кто еще расскажет о страданиях солдат?»

На следующую, Русско-турецкую войну Немирович-Данченко отправился уже как военный корреспондент «Нового времени». Строча в блокнот торопливые заметки, он порой откладывал перо с чернилами и брал в руки пистолет, подаренный самим генералом Скобелевым, — тот сразу оценил талант умелого репортера и пропагандиста. Оценили его и читатели: за газетами со статьями Немировича выстраивались очереди. Их перепечатывали ведущие издания Европы, Америки и даже Турции — ведь автор с уважением отзывался о храбрости османских солдат. Хотя и не мог простить им насилия над болгарскими «братушками»:

«Налетая верхом на бегущую жертву, турок кричит ей «уссур!» Болгарин безответно становится на колени и складывает руки на груди… Отсеченная одним ударом ятагана голова скатывается на землю».

Болгары обожали своего заступника, чью трудную фамилию сократили до «Немирова». Разносились слухи, что после войны Скобелев будет болгарским князем, а журналист — его главным министром. Он участвовал и во взятии Плевны, и в обороне осажденной Шипки, взволнованно описывая героизм ее защитников:

«Святая солдатская кровь все лилась под дождем бомб, гранат и пуль, превращавшихся в адский свинцовый ливень. Несмотря на весть, что подкреплений не будет, они стояли здесь каменною стеною и верили».

Но военный корреспондент не забывал упоминать и про воровство интендантов, и про бездарность командиров — «шаркунов, фразеров, карьеристов». Позже он вспоминал: «Я рисовал ужасы войны, в которых отвратительное сплетается с вдохновенным, героизм с подлостью, гений с бездарностью, самоотверженность с показным расчетом». Он называл журналиста биноклем, через которое общество смотрит на мир: «Благодаря ему оно видит свои язвы, своих богатырей и своих настоящих врагов. А кто еще расскажет о страданиях солдата, доблести и подвиге народа?»

Дойдя до Адрианополя с русской армией, Немирович вернулся на родину с еще одним солдатским Георгиевским крестом, офицерским орденом Святой Анны 3-й степени с мечами и всероссийской славой «короля» военных корреспондентов.

Молодой тогда писатель Александр Амфитеатров описывал его так: «Другого такого безупречно корректного франта не имела Москва… Разговорчив он был неутомимо и интересно. Характеристики, эпизоды, анекдоты градом сыпались с языка Василия Ивановича в метких, ярких, образных рассказах, часто комических, но никогда не злословных».

Его трехтомная книга очерков «Год войны» стала настоящим бестселлером, а роман «Гроза» о той же войне пользовался большим успехом, чем вышедшая тогда же «Анна Каренина». Все его сочинения учету не поддаются: одни считают, что за 40 лет Немирович-Данченко выпустил 140 книг, другие — 240. Последнее предреволюционное собрание его сочинений прервалось на шестнадцатом томе.

Знакомые удивлялись: «Когда же вы спите?» — а шутник Салтыков-Щедрин отвечал: «Их же двое — пока Немирович спит, Данченко работает!»

Подвиг в Порт-Артуре

Его беллетристику, впрочем, ценили невысоко — советская «Литературная энциклопедия» справедливо приписывает ей «шаблонную приподнятость языка, пристрастие к мелодраматическим эффектам, крайнее многословие». Дмитрий Григорович говорил о нем: «Талантливейший человек, но лучше бы он вместо сорока книг написал только шесть!» А товарищ по эмиграции Дмитрий Мейснер вспоминал: «Он считал себя посредственным романистом, добросовестным и неутомимым журналистом и хорошим военным корреспондентом. Эту свою работу он особенно ценил».

И тосковал о новой войне — особенно когда любимая жена от второго брака, певица Зоя Кочетова, в 35 лет умерла от пневмонии. Детей у них не было, и Немирович охотно уехал из пустого дома в Китай, где русские войска подавляли восстание «боксеров». А следом — и на Русско-японскую войну, в которой быстро разочаровался. Дальнобойные японские орудия косили солдат, которым приходилось стрелять вслепую; свою книгу очерков писатель так и назвал «Слепая война». После очередного поражения его критика стала такой резкой, что генерал Куропаткин приказал удалить уже весьма немолодого, за 60, военкора из армии. При том, что критикуя военное начальство, Немирович неустанно воспевал храбрость солдат. И сам проявлял не меньшую: однажды вызвался с подполковником Спиридоновым доставить на поезде снаряды в обложенный врагами Порт-Артур. Компанию ему составил военкор Янчевецкий — в будущем известный советский писатель Василий Ян. Поезд на полном ходу прорвал японские заграждения и влетел в осажденную крепость в дырках от пуль. После этого Василия Ивановича представили к ордену Святого Станислава с мечами.

За упрямый патриотизм писателя осуждала либеральная общественность. Ее кумир Николай Михайловский, признавая за Немировичем «некоторый талант», называл его романы «барабанно-патриотическим концертом». Максим Горький, обвиняя его в неумеренном фантазерстве, окрестил Невмеровичем-Вральченко.

Обиженный писатель отвечал критикам: «Моей божественной троицей всегда было братство народов, а мне приходилось считаться с кличками шовиниста и порнографа».

Первая революция, последняя война

В Москву писатель вернулся в разгар Первой русской революции. Поддавшись общему порыву, вступил в масонскую ложу и стал писать статьи, восхваляющие свободу. Когда генерал-губернатор лично пригрозил его арестовать, уехал в Италию, но долго там не выдержал — вернулся домой, где женился на 30-летней графине Анне Тизенгаузен (самому Немировичу было уже 65).

И, конечно, снова отправился на войну, теперь Балканскую — болгары вновь воевали с турками…

На Первой мировой, самой страшной из виденных им войн, он уже не брал в руки пистолет: его оружием осталось перо, которым он под грохот разрывов торопливо набрасывал строки о пулеметах, аэропланах, отравляющих газах. Из Галиции редакция газеты «Русское слово» отправила его на Западный фронт, где он наблюдал сражение под Верденом — после этого его знаменитые черные бакенбарды окончательно стали седыми, и он сменил их на аккуратную бородку. Потом был Кавказ, бои с турками…

И стремительно случившаяся Февральская революция.

Немирович принял ее восторженно, но выступал за войну до победного конца: «Нельзя переходить к новым формам жизни с позором поражения!» В одной из статей обозвал большевиков немецкими агентами. Те отомстили, придя к власти: квартира писателя в Петрограде была конфискована, его «уплотнили» в каморку для слуг. Немирович говорил новому другу Николаю Гумилеву о своем желании уехать из страны, жаловался, что «морду опричника» сменил «волчий оскал комиссара». Автора книг, которые Ленин называл «буржуазным хламом», долго не выпускали из страны. В конце концов Немирович схитрил — заявил, что собирается писать грандиозный труд «Народные герои, вожди и мученики» и нуждается в материалах зарубежных архивов.

В начале 1922 года он был уже в Берлине, откуда вскоре перебрался в Прагу. Перед самым отъездом писал в последнем неподцензурном журнале «Вестник литературы»:

«Я прошел громадную жизнь. Сознательно я начал ее в эпоху, когда рухнуло крепостное право, и кончаю, когда весь мир в небывалой грозе, в страшных катаклизмах перестраивается заново».

Эта «перестройка» его не радовала, он, всегдашний оптимист, страдал оттого, что «некогда великая Россия сплошь ушла в ужас небывалого горя, голода, бесправия». Подводя итоги жизни, Василий Иванович начал писать мемуарную эпопею, но закончил лишь первый том «На кладбищах» — там описаны его встречи с Некрасовым, Щедриным, Чеховым, генералом Скобелевым, фельдмаршалом Дмитрием Милютиным…

А жизнь все никак не кончалась — в 1934 году русская колония в Праге торжественно отметила 90летие своего «старшины». В СССР его книги к тому времени были запрещены (их снова начали печатать только в девяностые годы). «Разрешенным» Немировичем стал Владимир Иванович, один из основателей Художественного театра — с братом он всегда общался мало, поскольку был на 14 лет младше. «Две России — два Немировича» — шутили эмигранты. Но старшему брату было не до шуток: он страдал и от разлуки с родиной, и от того, что вдруг оказался ненужным ей, забытым новыми поколениями, которым мечтал передать свой опыт и свои мечты.

P.S. До последних своих дней он не выпускал перо из руки. Беллетрист Василий Осоргин писал о давнем друге: «Разве можно сомневаться, что скоро он начнет новую книгу? Взгляните на его почерк, ровный и уверенный: ни одна буква не показывает усталости. И разве не счастье и не утешение, что такие люди существуют?»

Скоро эмигранты лишились этого утешения: самый плодовитый из русских писателей скончался 18 сентября 1936 года и был похоронен на Ольшанском кладбище в Праге.

Иллюстрация к статье: Яндекс.Картинки

Читайте также

Оставить комментарий

Вы можете использовать HTML тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>